1006 Семьсот девяносто пятая ночь
Когда же настала семьсот девяносто пятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что невольница повелителя правоверных, увидав жену Хасана басрийского, описала её красоту СиттЗубейде и сказала: „О госпожа, я боюсь, что услышит о ней повелитель правоверных и нарушит закон и убьёт её мужа и женится на ней“. И СиттЗубейда воскликнула: „Горе тебе, о Тухфа! Разве дошли красоты и прелести этой девушки до того, что повелитель правоверных продаст свою веру за земные блага и нарушит из-за неё закон? Клянусь Аллахом, я непременно должна посмотреть на эту женщину, и если она не такова, как ты говорила, я велю отрубить тебе голову. О распутница, во дворце повелителя правоверных триста шестьдесят невольниц, по числу дней в году, и нет ни у одной из них тех качеств, о которых ты упоминаешь!“ – „О госпожа, – ответила Тухфа, – клянусь Аллахом, нет, и нет подобной ей во всем Багдаде; и даже больше – нет такой женщины среди неарабов и среди арабов, и не создал Аллах – велик он и славен! – такой, как она!“
И тогда Ситт-Зубейда позвала Масрура, и тот явился и поцеловал землю меж её руками, и Зубейда сказала ему: «О Масрур, ступай в дом везиря – тот, что с двумя воротами – ворота со стороны моря и ворота со стороны суши, – и приведи мне поскорее женщину, которая там живёт – её, и её детей, и старуху, которая с нею, и не мешкай». И Масрур отвечал: «Внимание и повиновение!» – и вышел от Зубейды.
И он шёл, пока не дошёл до ворот того дома и постучал и ворота, и вышла к нему старуха, мать Хасана, и спросила: «Кто у ворот?» И Масрур ответил: «Масрур, евнух повелителя правоверных». И старуха открыла ворота, и Масрур вошёл и пожелал ей мира, и мать Хасана возвратила ему пожелание и спросила его, что ему нужно. И Масрур сказал ей: «Ситт-Зубейда, дочь аль-Касима, жена повелителя правоверных Харуна ар-Рашида, шестого из сыновей аль-Аббаса, дяди пророка, – да благословит его Аллах и да приветствует! – зовёт тебя к себе, вместе с женой твоего сына и её детьми, и женщины рассказали ей про неё и про её красоту». – «О Масрур, – сказала ему мать Хасана, – мы люди иноземные, и муж этой женщины – мой сын. Его нет в городе, и он не велел ни мне, ни ей выходить ни к кому из созданий Аллаха великого, и я боюсь, что случится какое-нибудь дело, и явится мой сын и убьёт себя. Будь же милостив, о Масрур, и не возлагай на нас того, что нам невмочь». – «О госпожа моя, если бы я знал, что в этом есть для вас страшное, я бы не заставлял вас идти, но Ситт-Зубейда хочет только посмотреть на неё, и она вернётся. Не прекословь же, – раскаешься. Как я вас возьму, гак и возвращу вас сюда невредимыми, если захочет Аллах великий».
И мать Хасана не могла ему перечить и вошла и приготовила женщину и вывела её, вместе с её детьми, и они пошли сзади Масрура – а он шёл впереди них – во дворец халифа. И Масрур вошёл с ними и поставил их перед Ситт-Зубейдой, и они поцеловали землю меж её руками и пожелали ей блага, и молодая женщина была с закрытым лицом. И Ситт-Зубейда спросила её: «Не откроешь ли ты своего лица, чтобы я на него посмотрела?» И женщина поцеловала перед нею землю и открыла лицо, которое смущает луну на краю неба. И когда Ситт-Зубейда увидела эту женщину, она пристально посмотрела на неё и прогулялась по ней взором, и дворец осветился её светом и сиянием её лица, и Зубейда оторопела при виде её красоты, как и все, кто был во Дворце, и все, кто увидел её, стали одержимыми и они могли ни с кем говорить.
И Ситт-Зубейда встала и поставила женщину на ноги и прижала её к груди и посадила с собою на ложе и велела украсить дворец. А затем она приказала принести платье из роскошнейших одежд и ожерелье из самых дорогих камней и надела это на женщину и сказала ей: «О владычица красавиц, ты понравилась мне и наполнила радостью мне глаза. Какие ты знаешь искусства?» – «О госпожа, – отвечала женщина, – у меня есть одежда из перьев, и если бы я её перед тобой надела, ты бы увидела наилучшее искусство и удивилась бы ему». – «А где твоя одежда?» – спросила Ситт-Зубейда. И женщина ответила: «Она у матери моего мужа. Попроси у неё для меня». – «О матушка, – сказала тогда Ситт-Зубейда, – заклинаю тебя моей жизнью, сходи и принеси её одежду из перьев, чтобы она показала нам, что она сделает, а потом возьми её снова». – «О госпожа, – ответила старуха, – она лгунья! Разве ты видела, чтобы у какой-нибудь женщины была одежда из перьев? Это бывает только у птиц». И женщина сказала Ситт-Зубейде: «Клянусь твоей жизнью, о госпожа, у неё есть моя одежда из перьев, и она в сундуке, что зарыт в кладовой нашего дома».
И тогда Зубейда сняла с шеи ожерелье из драгоценных камней, стоящее сокровищниц Кисры и кесаря, и сказала: «О матушка, возьми это ожерелье». И она подала ожерелье старухе и добавила: «Заклинаю тебя жизнью, сходи и принеси эту одежду, чтобы мы посмотрели на неё, а потом возьми её». И мать Хасана стала клясться, что она не видела этой одежды и не знает к ней дороги. И тогда Ситт-Зубейда закричала на старуху и взяла у неё ключ и позвала Масрура и, когда тот явился, сказала ему: «Возьми этот ключ, ступай в их дом, отопри его и войди в кладовую, у которой такая-то и такая-то дверь, и посредине неё стоит сундук. Вынеси его и взломай и возьми одежду из перьев, которая лежит в нем и принеси её ко мне…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.