254 Сто девяносто седьмая ночь
Когда же настала сто девяносто седьмая ночь, она сказала. «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Марзуван посмотрел на Камар-азЗамана и узнал, что это тот, кого он ищет, он воскликнул: „Слава Аллаху, который сделал его стан подобным её стану и его щеку такой, как её щека, и цвет его лица таким же, как у неё!“
А Камар-аз-Заман открыл глаза и стал прислушиваться к словам Марзувана, и, когда Марзуван увидел, что Камар-аз-Заман прислушивается к его словам, он проговорил такие стихи:
«Я вижу, взволнован ты и стонешь в тоске своей,
И склонён устами ты красоты хвалить её.
Любовью охвачен ты иль стрелами поражён?
Так держит себя лишь тот, кто был поражён стрелой.
Меня напои вином ты в чаше, и спой ты мне,
Сулейму и ар-Ребаб и Танум ты помяни.
О, солнце лозы младой – дно кружки звезда его,
Восток-рука кравчего, а запад – уста мои.
Ревную бока её к одежде её всегда,
Когда надевает их на тело столь нежное.
И чашам завидую, уста ей целующим,
Коль к месту лобзания она приближает их.
Не думайте, что убит я острым был лезвием, –
Нет, взгляды разящие метнули в меня стрелу.
Когда мы с ней встретились, я пальцы нашёл её
Окрашенными, на кровь дракона похожими,
И молвил: «Меня уж нет, а руки ты красила!
Так вот воздаяние безумным, влюбившимся!»
Сказала она и страсть влила в меня жгучую Словами любви, уже теперь нескрываемое:
«Клянусь твоей жизнью я, не краской я красила,
Не думай же обвинять в обмане и лжи меня.
Когда я увидела, что ты удаляешься, –
А ты был рукой моей в кистью и пальцами, –
Заплакала кровью я, расставшись, и вытерла
Рукою её, и кровь мне пальцы окрасила»,
И если б заплакать мог я раньше её, любя,
Душа исцелилась бы моя до раскаянья,
Но раньше заплакала она, в заплакал я
От слез её и сказал: «Заслуга у первого
Меня не браните вы за страсть и ней – поистине,
Любовью клянусь, по ней жестоко страдаю я.
Я плачу о той, чей лик красоты украсили,
Арабы в персы ей не знают подобия.
Умна как Лукман она, ликом как у Юсуфа,
Ноет как Давид она, как Марьям, воздержана.
А мне – горесть Якова, страданья Юсуфа,
Несчастье Иова и беды Адамовы,
Не надо казнить её! Коль я от любви умру,
Спросите её: «Как кровь его ты пролить могла?»
И когда Марзуван произнёс эту касыду, он низвёл на сердце Камараз-Замана прохладу и мир, и тот вздохнул и повернул язык во рту и сказал своему отцу: «О батюшка, позволь этому юноше подойти и сесть со мной рядом…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.